Недавно завершилась очередная космическая вахта. На Землю после полугодового отсутствия вернулся первый в истории российский пилотируемый космический корабль, у которого есть не просто серия и номер – «Союз ТМА-21», но и собственное имя – «Гагарин». Сейчас у космонавтов завершился период острой реабилитации, и они поехали на отдых в санаторий.

Полет в космос сегодня уже не считается подвигом. Но то, что он является очень тяжелой и напряженной работой, никто не будет спорить. Командир экипажа полковник Александр Самокутяев рассказал «НИ» отчего, когда спускаемый аппарат входит в атмосферу, экипажу кажется, что наступил Новогодний праздник, почему на высоте 450 метров до Земли нельзя разговаривать и зачем космонавту после полета нужно проходить в день по 25 км.

Александр Самокутяев на Международной космической станции

– Александр, что человек, вернее, его организм, привыкший к невесомости, ощущает во время спуска на Землю?

– Готовиться к спуску космонавты начинают заранее. Первые тренировки проводятся примерно за месяц. А дней за пять совместно с инструктором, который находится на Земле, мы подробно все проговариваем в канале связи. Берем в руки бортовую документацию и пошагово все еще раз повторяем. Эта тренировка занимает три – четыре часа. Мы освежаем в памяти то, что учили во время подготовки.

Сам по себе спуск – процесс длительный и состоит из нескольких важных этапов: расстыковка, построение ориентации, выдача тормозного импульса, разделение отсеков, вход в атмосферу, открытие парашюта и приземление. Это все эпохальные точки, на которые мы «крепко» реагируем.

– А что чувствуете во все эти моменты?

– Расстыковка – это грустно, тоскливо… Сначала цейтнот – надевание скафандров, проверка их герметичности и герметичности отсеков. Сергей Волков, оставшийся на МКС, помахал нам рукой и сказал «Счастливо!». Затем происходит физическое разделение объектов (корабля от Международной космической станции). Я, как командир экипажа, сообщаю на Землю, что целостность стыковочного узла не нарушена. И тут понимаешь, что все, на станцию ты уже не вернешься. Грустно…

Затем начинаются различные технические моменты, мы проверяем, как работает датчиковая аппаратура, к которой полгода никто не прикасался. А Земля в это время волнуется.

– Вы ведете репортаж безостановочно?

– Совершенно верно. Комментирую все действия, за исключением тех немногих моментов, когда нет динамических операций. Но в это время тоже не молчу – докладываю о самочувствии членов экипажа, о состоянии борта, о давлении внутри спускаемого аппарата.

После того, как убедились в правильности построения ориентации, ожидаем включения двигателя. В этот момент есть немного времени, чтобы посмотреть на Землю сквозь иллюминаторы. Впечатление совершенно не такое, какое было полгода назад во время полета на станцию. Два витка на спуске для нас, как родные. В иллюминаторах мы сразу же узнаем места, над которыми пролетаем. И нет нужды смотреть на глобус, чтобы понять, где ты находишься.

Включение двигателя – очень важная операция. От нее зависит, вернешься ли ты на Землю, или нет. Правильность выдачи тормозного импульса – это то, что гарантирует спуск с орбиты. На этом этапе очень много работы, нужно внимательно все контролировать и быть готовым в случае необходимости внести коррективы.

На спуске работа двигателя считается основным критерием контроля космонавтов. Самое трудное заключается в том, что вся ответственность за организацию принятия решения, за правильность контроля и восприятия лежит только на экипаже. В случае возникновения нештатной ситуации Земля помочь не успеет, и экипаж должен будет принимать все решения самостоятельно. Слава Богу, у нас проблем не было. Двигатель отработал, как по книжке. Все было штатно, ладно, красиво.

После того, как автоматика отключила двигатели, мы поняли, что на Земле мы окажемся в любом случае. Из искусственного спутника Земли корабль превратился в камень, падающий на Землю по баллистической траектории. Тут уже в работу вступают другие приборы, которые обеспечивают работу систем, чтобы корабль вошел в атмосферу плавно, и спуск прошел в автоматическом режиме. Вообще-то все режимы спуска – штатные, но автоматический считается наиболее благоприятным и для экипажа, и для Земли, поскольку он – прогнозируемый. Известно, где спускаемый аппарат вошел в атмосферу и где он приземлится. А от этого зависит время спасения экипажа.

– Как организмом ощущается момент вхождения в атмосферу?

– Вхождению в атмосферу предшествует разделение. Ощущение, как будто начался Новый год, - хлопки и выстрелы. Это происходит отстрел бытового и приборно-агрегатного отсеков. Расхождение чувствуется и физически.

Момент входа в атмосферу очень характерен поведением спускаемого аппарата. С чем можно сравнить? Представьте, что вы – ребенок и едете на санках с ледяной горки. А в это время взрослый встал сзади на полозья и начал управлять ими. Примерно такое же ощущение и в момент входа в атмосферу – как будто кто-то начал управлять спускаемым аппаратам и немножечко притормаживать. Быстро нарастает перегрузка, становится трудно дышать и говорить. От трения в спускаемом аппарате повышается температура. Что касается визуальных ощущений… Для меня их просто не было. Вид Земли в ВСК (визир специальный космонавта) воспринимался мной, как опорная точка для построения и поддержания ориентации корабля в процессе спуска. Я сидел в центральном кресле, непрерывно вел репортаж и мониторил информационные табло.

Но я видел, как меняется цвет плазмы от буро-красного до яркого, как огонек, и обратно. Все это сопровождается ступенчатой перегрузкой, которая затем спадает. Кроме перегрузки вход в атмосферу сопровождался сильной вибрацией. Представьте, что Ваша машина едет по хорошим кочкам на одних дисках, без шин. Вот так примерно трясло спускаемый аппарат. И сильнейший гул, больше, чем в метро.

Затем характерный звук и удар – это вышли стропы и открылся парашют, сначала вытяжной, затем основной. Снова перегрузка, сильнейшая болтанка и раскачка. Затем перецепка и закрутка – мы все это чувствуем физически и понимаем, что происходит. И вот мы спускаемся под парашютом. С нами связывается поисково-спасательный самолет, интересуются самочувствием экипажа и параметрами входа в атмосферу. Последнее важно для баллистиков, чтобы рассчитать координаты приземления.

Следующий этап – отстрел лобовой теплозащиты и выравнивание давления. Вертолеты нас ведут до самой Земли. Начиная с высоты 450 метров, наступает режим «тишина» - нельзя разговаривать, чтобы не откусить себе язык и не сломать челюсть во время посадки. Руки скрещены на груди, бортовая документация лежит на коленях. Совсем чуть-чуть и… удар о Землю. Очень сильный.

– С чем можно его сравнить?

– Для меня, как хоккеиста, приземление сравнимо с ситуацией, когда ты стоишь возле борта хоккейной коробки, а в тебя сзади, когда ты этого совершенно не ожидаешь, со всего маху врезается нападающий, и тебя, в буквальном смысле, размазывает по борту.

Затем нас подбросило, и последовал боковой удар, не менее чувствительный. Я отстрелил парашют, и мы почувствовали, что висим на ремнях. Примерно через 15 минут спасательная бригада уже доставала нас.

– Первые ощущения на Земле, когда на Вас действует земное притяжение.

– Толком ничего не получается. Бортдокументация, которая лежит на коленях, кажется неподъемной (улыбается), руки – ноги тяжелющие, кажется, что все еще действует перегрузка. Не сразу понимаешь, что это нормальное проявление гравитации.

Момент открытия люка был очень радостным – столько знакомых лиц: врач нашего экипажа, спасатели, сотрудники центра подготовки космонавтов. И сразу ощутили запах степи! Кстати, после полета у меня обострилось обоняние, я стал очень сильно чувствовать даже незначительные запахи.

– А в космосе есть запахи? Чем пахнет космос?

– Ничем не пахнет.

– После того, как Вас достали из спускаемого аппарата, вы сразу попали в руки к врачам?

– Сначала визуальный осмотр, измерение пульса и давления. Пульс у меня был повышенный 87 ударов (правда, он постепенно снизился), а вот давление было сразу в норме 130 на 80. Как у космонавта (смеется). Поскольку я сидел в центре, меня достали первым, затем Рона Гарана и Андрея Борисенко. Двигаться сразу нельзя, поэтому до кресел на снесли на руках.

Тебе кажется, что ты можешь помочь спасателям, пытаешься совершать какие-то движения, но безрезультатно. Ты начинаешь выполнять их, как привык делать это в невесомости. А в земных условиях это не прокатывает.

Сразу же возникает ощущение сильнейшего дискомфорта, не хочется поднимать голову, шевелиться. Улыбаться и общаться хочется, но каждое движение вызывает ортостатическое расстройство. Если ты поворачиваешь голову, то много сил и внимания уходит на концентрацию. Силы тают моментально. Врачи это знают, поэтому не разрешают двигаться.

В креслах мы просидели примерно полчаса. Это время было необходимо, чтобы наши организмы и сердца немного привыкли к земному притяжению. Затем в этих же креслах нас перенесли в госпитальные палатки, разбитые неподалеку. И там с нас аккуратно сняли скафандры и надели изделие «Кентавр» - противоперегрузочное средство, которое помогает в дальнейшем избежать заболеваний вен.

Снова медицинский контроль, небольшой отдых. С помощью врачей садимся, сидим минут пять – семь, а затем встаем на ноги. То есть через час после посадки – мы уже на ногах и идем к машине. С двух сторон тебя поддерживают под руки, даже частично компенсируют твой вес, но ноги переставляешь самостоятельно (улыбается).

– Тяжело даются первые шаги по Земле после полугодового отсутствия?

– Скажу честно, тяжело. Приходится прикладывать большие усилия, трудно удержать равновесие. Если мотнешь головой – сразу же потеря координации, вроде бы идешь прямо, но чувствуешь, что начинаешь заваливаться и хочется найти точку опоры. Ощущение неприятное.

– Как долго сохраняются эти ощущения?

– С каждым часом становится все легче и легче. Из вертолета спустя три с половиной часа в Караганде я выходил уже самостоятельно. В аэропорте тоже старался идти самостоятельно, но страховка была. Но в комнате отдыха, куда мы зашли перевести дух перед пресс-конференцией, я почувствовал, что мне стало плохо. После небольшого отдыха – выход к журналистам. Нужно было пройти всего-то сто метров. Но эти «всего-то» я ощутил.

В Подмосковье, куда мы сразу же вылетели, нас встречали семьи и друзья.

– Сколько по времени длится острый реабилитационный период, и что он в себя включает?

– Он занимает 21 день. Мы находимся под постоянным врачебным контролем, идет специальная программа восстановления. Очень хорошо помогает бассейн. Когда на второй день я окунулся в воду, почувствовал себя, что называется, в родной стихии, как в невесомости. Даже не хотелось выходить (улыбается). И головой можно спокойно вертеть во все стороны. А как только вылезаешь, сразу возвращается чувство тяжести и усталости, «заклинивает» на поворотах. У меня ортостатические и вестибулярные расстройства ощущались в течение недели. Кстати, утром всегда чувствуешь себя значительно лучше, а к вечеру устаешь. На третий день наступает небольшой кризис – лень, усталость.

Обязательными являются также массаж и физические упражнения с нарастанием по видам и группам мышц. С космонавтами работают не только врачи, но и инструктора-методисты физической подготовки.

Седьмой, 14-й и 60-й дни являются контрольными, когда они оценивают наше состояние.


– Острая реабилитация завершилась, что дальше?

– Затем следует отдых в санатории в течение 21 дня. Здесь уже будет усиленная физическая нагрузка. Например, в день нам нужно будет пройти и пробежать от 15 до 25 км. Не каждый человек на Земле столько ходит, сколько космонавт после полета. Но только так можно восстановить организм, иначе процесс рискует затянуться надолго или же организм никогда полностью не восстановится.

– А в период острой реабилитации сколько ходили?

– Начинали совсем понемногу, с первого этажа на третий, где расположен медицинский кабинет. В первый же день были ортопробы, нужно простоять семь минут с датчиковой аппаратурой под контролем врачей. Дальше – больше. К концу недели мы уже проходили полтора – два километра и проплывали в бассейне примерно 400 метров.

– Чем еще, кроме восстановления, занимались в эти дни?

– Работы было очень много. Медицина превалирует первые 14 дней, а с 14-го по 21-й день больше времени отводится на работу по отчетам о полете. Привлекается огромное количество специалистов, и мы подробно рассказываем и анализируем, что было сделано за полгода нашей экспедиции на орбите.

– После санатория чем будете заниматься?

– Сначала нужно будет пройти медицинское освидетельствование, где будут даны дальнейшие рекомендации. А затем обязательный послеполетный отпуск, который длится один месяц. После его окончания, можно уйти в свой основной отпуск.

– Сколько по времени занимает процесс полного восстановления здоровья космонавта?

– У всех по-разному. Принято считать, что сколько дней ты провел на орбите, столько же дней и будешь восстанавливаться. Но бывают случаи, когда процесс может затянуться на два, а то и три года.

– Александр, мы желаем Вам поскорее восстановиться. И, конечно же, новых космических полетов.

Юлия АНДРЕЕВА