Герой России летчик-космонавт Сергей Викторович Залетин – 92-й российский космонавт и 392-й в масштабе планеты. Он совершил два космических полета. Более пяти часов провел в открытом космосе, вместе с Александром Калери, фактически, реанимировал станцию «Мир».

В детстве маленький Сережа мечтал стать летчиком, подростком занимался в авиамодельном кружке, а после школы поступил в летное училище в Борисоглебске Воронежской области. О сложностях профессии космонавта, о процессе подготовки к полету и о жизни в невесомости – наш с ним разговор.

– Сергей Викторович, когда Вы поняли, что хотите стать космонавтом? Или это было Вашей мечтой с детства?

– В детстве все мои друзья мечтали стать летчиками, и я не был исключением. У меня в родне, может быть, к сожалению, никогда не было военных. И когда я, как все ребята призывного возраста, пришел в военкомат на медицинское освидетельствование, мне предложили попробовать поступить в какое-нибудь военное училище. И назвали несколько на выбор – артиллерийское, танковое. Но я отказался, сказав, что мечтаю быть летчиком, и попросил направить меня в какое-нибудь летное училище. Оказалось, что, во-первых, разнарядки в летные училища у них нет, а, во-вторых, сердце у меня стучит не так. Но я решил, что если ни в летное, тогда ни в какое. Попрощался и пошел домой. А на следующий день позвонили в школу и сказали, что есть разнарядка в Борисоглебское высшее авиационное училище летчиков им. В.П.Чкалова. А уже значительно позже, став летчиком и пройдя путь до заместителя командира эскадрильи и летчика первого класса, спросил себя: «А что дальше?» А дальше мог быть только космос.

Кроме того, в определенной степени мне помог Его Величество случай. К нам полк, я тогда служил в Шаталово недалеко от Смоленска, приехал один из космонавтов для отбора кандидатов в космонавты. Из 60 пилотов им были отобраны всего пятеро, и я попал в эту пятерку.

– Когда Вы поступили в отряд космонавтов, что в процессе подготовки к полету для Вас было самым сложным?

– На момент поступления в отряд после окончания военного училища прошло почти семь лет, у меня уже была семья, дети. И заново садиться за парту, за учебники очень тяжело. К тому же обучение в процессе подготовки к полету в отряде космонавтов имеет свою специфику и существенно отличается от учебы, например, в вузе. Здесь нужен более широкий спектр знаний и навыков. Нам сразу же сказали, что оттого, как мы будем учиться, будет зависеть очередность полетов в космос.

– Очень серьезная мотивация.

– Безусловно.

– Своего первого полета Вам пришлось ждать почти десять лет…

– В отряд я пришел в сентябре 1990 года, а полетел в апреле 2000 года.

– Ощущения непосредственно перед старом помните?

– Большая разница в ощущениях, когда ты летишь в первый раз и во второй. Я уверен, что перед стартом, когда садишься в ракету, нельзя давать волю чувствам. Когда я летел в первый раз, то постарался запрограммировать себя, как робота, чтобы все свои чувства спрятать где-то глубоко в душе. Они не должны мешать.

Могу сказать, что намного больше впечатлений у меня было, когда я примерно за год до своего полета дублировал Геннадия Падалку. Я подвел его к ракете, посадил, затем мы поехали на смотровую площадку. И когда смотришь, как стартует ракета, и знаешь, что там сидят ребята, становится жутковато.

А когда в следующий раз сам сел в ракету, дал себе установку, что я нахожусь в тренажере. Становится легче. Разумеется, в разумных пределах чувство страха должно присутствовать. Оно не дает самоуспокаиваться, заставляет быть в легком тонусе. Помните, как Александр Македонский набирал себе войско? Если человек в критических ситуациях пугался, он его не брал. А если, допустим, краснел и начинал суетиться, то брал. Потому что такой человек готов к действию. Так и космонавт должен быть готов работать в любой ситуации, быстро и оперативно принимать верные решения в критических ситуациях.

– В процессе подготовки к полету Вас готовили к работе в невесомости. Намного реальность отличается от того, что Вы ожидали?

– На Земле, условно говоря, можно создать три вида невесомости. Первая, это реальная невесомость, которая возникает во время полета в самолете-лаборатории по параболической траектории. Самолет на определённой высоте делает горку, а потом переходит на пикирование. В процессе такого параболического движения перегрузка, действующая на самолёт и всё, что находится в самолёте, становится почти равной нулю. Возникает эффект близкий к состоянию невесомости. Полученная подобным методом невесомость длится примерно 25 – 30 секунд. Второй вид невесомости в земных условиях – гидроневесомость. Это как бы имитация невесомости, ведь на самом деле ты присутствуешь в земной гравитации. Третий вид невесомости достигается с помощью специальных обезвешивающих устройств на тренажере «Выход».

Когда ты летаешь на самолете-лаборатории, то испытываешь самую настоящую невесомость, только по временным критериям она длится всего 30 секунд. Во время своего первого космического полета, когда произошло отделение корабля от ракетоносителя, я поймал себя на такой мысли, что сейчас пройдет 30 секунд, наступит земная гравитация и тебя начнет вдавливать в кресло. А когда через какое-то время этого не наступает, начинаешь понимать, что ты в космосе (улыбается) и в ближайшие месяцы невесомость никуда не денется.

– Как учились передвигаться в невесомости?

– Если говорить о корабле, то там особых трудностей не возникало ввиду того, что его размеры сильно ограниченны. Сложно начать грамотно передвигаться внутри станции. Здесь многое зависит от твоей координации в целом и от тех навыков, которые приобретаешь на Земле. Человек рождается, и в первый год своей жизни он учится ходить, говорить, жить. То же самое и молодой космонавт, впервые прилетевший на станцию. У каждого этот процесс индивидуальный, но примерно уже через неделю ты начинаешь более-менее уверенно передвигаться и обслуживать себя и борт станции.

В чем заключается основная сложность? Если на Земле ты оттолкнулся ногами и идешь, то в космосе ты должен оттолкнуться рукой от одной поверхности и при этом рассчитать толчок таким образом, чтобы момент силы проходил через центр тяжести и был направлен в заданном направлении. Если же этого не произойдет, то движение будет происходить или вокруг центра тяжести или в другом направлении.

Или, например, беговая дорожка. На Земле ты учишься на ней бегать – все нормально. А в космосе все ощущается по-другому. Александр Келери в первом моем полете смеялся надо мной и даже заснял, как я в первый день падал на этой беговой дорожке. А через два – три раза все стало получаться.

Очень многое зависит и оттого, какие теоретические знания ты получил на Земле во время подготовки. Чем крепче и лучше они, тем быстрее и легче ты сможешь адаптироваться к жизни в невесомости.

– Что ощущаешь во время выхода в открытый космос? Приходилось преодолевать страх?

– Наверное, нет. Когда ты открываешь выходной люк, то, в принципе, готов к тому, что ты там увидишь. Более опытные космонавты все объясняли и рассказывали. Ты прекрасно понимаешь, что это не люк самолета, открыв который, можно вывалиться и, если парашют не раскроется, разбиться. Понятно, что в космосе такого не произойдет.

Но все твои действия должны быть четкими и правильными. Ты должен уметь хорошо передвигаться по внешней стороне станции, чтобы не совершить какую-нибудь ошибку, например, не отлететь и не остаться навечно в космосе.

Из иллюминатора нет такого прекрасного обзора, какой открывается перед тобой во время выхода. Ты видишь с одной стороны огромный бело-голубой шар – Землю, а с другой – космос. Естественно, ты получаешь море впечатлений и эмоций и по-настоящему понимаешь, что такое космический полет. Под тобой – наша планета, а вокруг космос. Есть только ты, Земля и космос. Внутри станции таких ощущений нет.

– Вам пришлось поработать и на станции «Мир» и на МКС. Где больше понравилось?

– Смотря, с какой точки зрения сравнивать. С точки зрения бытия, условий жизнедеятельности мне было комфортней на «Мире». Станция конструктивно строилась из модулей, которые располагались специфично (американцы называли эту станцию стрекозой), и ты мог за считанные секунды или минуты достичь любого ее уголка. МКС же очень вытянута, и на перелет в самый дальний модуль тратится две – три минуты. В течение дня ты можешь потратить слишком много времени на перемещение. В общем, я себя более комфортно чувствовал на «Мире».

Но МКС, естественно, более мощная и современная станция. Это как два автомобиля, один из которых старше на 10 – 15 лет. Различия с точки зрения бытия – это одно, различия с точки зрения политико-социального положения – это совершенно другое. «Мир» – это была двухкомнатная квартира, принадлежащая исключительно России, а МКС – чуть более комфортная пятикомнатная, где нам принадлежат всего две.

– В 2000-м году Вам вместе с А.Калери пришлось реанимировать станцию «Мир»…

– Действительно, мы проводили определенные работы, связанные с восстановлением станции. Когда мы полетели, станция «текла», падало давление, каждый день она теряла полтора – два миллиметра ртутного столба. При стандартной атмосфере показания должны быть 760 мм, а когда мы прилетели, они были примерно на 150 мм меньше. На Земле мы тренировались в условиях пониженного парциального давления кислорода со специальным оборудованием гипоксикаторами. По прилету мы не могли давать себе слишком большую нагрузку, поскольку немного не хватало кислорода.

Наше руководство не было до конца уверено, что мы сможем найти и ликвидировать течь. Станция-то огромная, найти модуль, в котором происходит утечка еще возможно, но внутри модуля найти место, где происходит течь, невероятно сложно, поскольку там находится огромное количество оборудования. А, например, если течь в запанельном пространстве, то найти ее, практически, нереально.

Но здесь помог опять Его Величество случай. Саша Калерии, поскольку это был уже для него не первый полет, летал по станции, как пуля. А я еще чувствовал себя не очень уверенно, только приобретал эти навыки. Примерно через десять дней, пролетая через переходной модуль, я взялся за один из выступающих клапанов, и мне показалось, что он имеет какой-то люфт. Мы воспользовались специальным оборудованием (если есть люфт и какая-то течь сразу идет фон в ультразвуковом диапазоне) и оно показало, что от этого клапана идет фон. А это говорит о том, что именно через него идет течь. Когда мы все модули загерметизировали и отделили друг от друга, в переходном отсеке стало очень быстро теряться давление. Мы заменили клапан. Таким образом, благодаря моей неопытности, мы справились с поставленной задачей.

Были определенные сложности и с запуском станции. Когда мы прилетели, станция была вся выключена. Это можно сравнить с ситуацией, что человек не жил в своей квартире полгода, а потом пришел и ему надо все включить, проверить, как работает, и навести порядок. Отличие в том, что на станции огромное количество сложнейшей техники, систем и приборов. Первые дни нам приходилось очень много работать, хотя для меня это было довольно сложно – первый полет, адаптация, болезнь движения. Сказался хороший опыт Саши Калерии, он мне помог быстрее восстановиться. К тому же были отдельные моменты, когда часть моей работы он, как более опытный космонавт, брал на себя.

– Когда Вы полетели в космос во второй раз, навыки перемещения в космосе сохранились?

– Существует такое понятие – генетическая память. Навыки сохраняются, и ты адаптируешься буквально за считанные часы, это касается и перемещения, и, так называемой, болезни движения. Можно привести такое сравнение – вы научились кататься на велосипеде. Десять лет не трогали его, и вам кажется, что вы не сможете проехать на нем. Но садитесь и едете.

В космосе то же самое. Ты прилетаешь во второй раз и начинаешь выполнять все действия координировано и грамотно. Причем, мысленно не утруждаешь себя, как в первом полете. Это как раз и говорит о том, что у человека остаются навыки на генном уровне.

– Как происходило общение с семьей? Когда Вы летали на «Мире» сотовой связи ведь не было?

– На «Мире» были определенные трудности. Примерно раз в две недели у нас было 30-минутное окошечко для общения с семьей. И не всегда наблюдали телевизионную картинку, как правило, в двух случаях из трех это был радийный эфир. Этого, конечно, было недостаточно.

На МКС с этим уже не возникало никаких проблем. Всегда можно было набрать по телефону нужный номер и поговорить с тем, с кем ты хочешь. Это очень здорово!

– Космическая еда – какая она? Как подбирается рацион? Можно ли заказывать свои любимые блюда?

– В принципе, космическая пища мне нравится. Но любая еда нравится до тех пор, пока ты не питаешься ею слишком долго. У нас был семидневный рацион питания, ты его сам себе формируешь. Примерно за два месяца до полета тебе дается перечень продуктов, которые есть в рационе, и ты составляешь себе меню.

Правда, здесь существует один нюанс, о котором предупреждают и медики, и летавшие космонавты – нельзя составлять меню только из своих любимых продуктов. Никто не знает, почему так происходит, но это факт – те продукты, которые нравятся на Земле, могут совершенно не нравиться в космосе, и наоборот. Поэтому нужно постараться по возможности разнообразить меню, тогда не будет никаких проблем.

Я себе, например, ни разу не написал на завтрак гречневую кашу с молоком. А в космосе мне ее безумно хотелось, я не мыслил себе без нее ни одного завтрака. Хорошо, что космонавт В.М.Афанасьев, который летал в предыдущей экспедиции, отказался от нее, и я ее всю съел (улыбается). И когда она закончилась, я начал испытывать дискомфорт. В космосе очень сильна привязка к чему-то, что тебе нравится, и его отсутствие вызывает дискомфорт намного сильнее, нежели на Земле.

Естественно, полете спустя какое-то время хочется и соленого огурца, и свежих фруктов, и чеснока. Это все приходит в грузовых кораблях.

– А что семья передавала в посылках?

– Понятно, что скоропортящиеся продукты передавать нельзя. А вот фрукты, овощи – пожалуйста. Их закладывают в корабль, и уже через четыре дня ты их принимаешь. Все, что возможно передать по весовым характеристикам, передают. Я очень люблю мед, различную выпечку. Передавали тульский пряник (я сам родом из Тулы), красную икру, лук, чеснок. Все это должно быть соответствующе упаковано. Допустим, в стеклянной таре нельзя, ведь если разобьется, на борту возникнут серьезные проблемы.

– Космическая еда на самом деле в тюбиках?

– В тюбиках еда только та, которую мы едим на корабле, пока летим до станции, поскольку там нет возможности подогреть ее. А на станции она в основном находится в консервных банках и специальных целлофановых пакетиках. Это связано с тем, что тюбики не совсем эффективны с точки зрения утилизации. Когда на Земле ты что-либо съедаешь, то бросаешь упаковку в мусорный пакет, а потом выносишь его. А в космосе все отходы складируются в грузовом корабле, размеры которого ограничены. Поэтому, когда ты съел что-то из упаковки, стараешься свернуть ее как можно плотнее, чтобы она занимала поменьше места.

В противном случае уже через несколько недель в грузовом корабле просто не останется места. Ведь можно все его пространство заполнить тремя тоннами, а можно и одной, смотря, как постараешься (улыбается). У меня, кстати, до сих пор сохранились эти навыки, дома любую обертку очень плотно сворачиваю, перед тем, как выбросить.

– У Вас было два приземления, поэтому есть с чем сравнить. Какое было мягче?

– У меня оба приземления были тяжелые. Был боковой ветер и довольно ощутимый удар о Землю. Одно из них было ночью, а это тоже накладывает определенный отпечаток. Вообще, стараются, чтобы плановые посадки происходили днем, но у нас была плановая ночная посадка, поскольку шла отработка методики. Саша Калери, а у него на сегодняшний день пять посадок, говорит, что то наше приземление было для него самым жестким.

– С чем можно сравнить ощущение в момент, когда Вы приземлились и снова начинаете ощущать земное притяжение?

– После совершения посадки поисковая группа должна добраться до нас примерно через 20 – 30 минут. Я предложил Саше не ждать поисковиков, а самим открыть люки. Но он настоял, чтобы я не спешил. Во время посадки мы были пристегнуты. Я-то думал, что остался такой же сильный, как и до старта. А когда поисковики открыли люк и отстегнули меня, я свалился, как куль. То есть, сил фактически нет. Ты можешь попробовать приложить усилия и постараться сделать несколько самостоятельных шагов при выходе из корабля. Но этим ты только усугубишь ситуацию. Первые сутки, по возможности, нужно стараться двигаться минимально, не перенапрягать себя, иначе процесс восстановления затянется. Еще двое – трое суток при повороте головы тебя покачивает, поскольку вестибулярный аппарат недостаточно восстановился.

– Что из себя представляет процесс реабилитации после полета?

– Это длительный процесс, включающий в себя, так называемую, острую реабилитацию (это первые дни), среднюю, последующую. В целом он длится столько же, сколько ты летал. Если летал месяц, значит, и восстанавливаться будешь месяц, если полгода, то, соответственно, полгода. Но я имею в виду те процессы, которые самостоятельно на физиологическом уровне отследить невозможно. Это делают медики по определенным срезам. Кроме того, это может проявиться в каких-то моментах, связанных с координацией. Я люблю играть в большой теннис. К примеру, прошло три месяца, я уже восстановился, бегаю, прыгаю, чувствую себя нормально. Но взял теннисную ракетку и почувствовал, что суперточной координации, которая была до полета, пока еще нет. Она восстановилась примерно через пять месяцев после трехмесячного полета.

– Когда в космосе выполняешь какую-то работу, устаешь быстрее, чем на Земле?

– Абсолютно верно, устаешь быстрее, чем на Земле, но и быстрее восстанавливаешься. Если, например, хочешь уснуть, достаточно расслабиться, принять позу эмбриона и сразу же засыпаешь. Почему работать в космосе сложнее? Во-первых, нужно закрепиться, ноги тебе не помогают, во-вторых, ты не можешь использовать вес, массу своего тела. Например, когда ты крутишь педали велосипеда на Земле, то немного раскачиваешься из стороны в сторону, помогая тем самым себе крутить педали. В космосе такого нет, поэтому одна и та же нагрузка в космосе и на Земле воспринимается по-разному. И то, что легко на Земле, там гораздо тяжелее. Все зависит от вида работы.

– Чем занимались в свободное время во время полета?

– Свободные минуты, конечно, есть. Все космонавты очень любят наблюдать за Землей, и я не был исключением. Общался с семьей и друзьями, когда представлялась такая возможность. Кроме того, на борту у космонавта бывает много своих личных дел. Что я имею ввиду? Так называемую «символическую» деятельность. Например, ты хочешь сделать себе фотографии и видеофильмы. Много времени уходит на то, чтобы написать письма, подписать или отштамповать конверты и фотографии. Сама работа может занимать пять минут, а вот на подготовительные процедуры может уйти целый час. Поэтому, чем заняться, в космосе найдется всегда, там нет ни минуты простоя. А если случаются какие-то авралы, то скучать и подавно некогда (улыбается)

– А выходные бывают?

– Самих понятий восьмичасовой рабочий день или выходной в космосе, как таковых, не существует. Даже на Земле в выходные дни находятся какие-то дела, а на станции и подавно. Всегда находится что-то, что нужно доделать. А просто лечь и ничего не делать, такого не бывает. Ты являешься хозяином станции на данный момент и должен следить за ней.

– Когда в 2004 году Вы уходили из отряда космонавтов, сказали, что это ненадолго, и Вы еще вернетесь. Я знаю, что сейчас уже вернулись. Космос не отпускает?

– В какой-то степени не отпускает. Любой космонавт, совершивший полет, мечтает о нем снова. На сегодняшний день для моего возвращения были созданы все предпосылки. Почему? В 2004 году я был избран депутатом Тульского законодательного собрания, и в силу того, что я был человек военный, закон мне не позволял совмещать эти две деятельности. Гражданскому человеку это позволительно. Поэтому, после того, как Центр подготовки космонавтов стал гражданским учреждением, я уволился из армии, поменял форму работы в качестве депутата (стал неосвобожденным депутатом) и основное место работы у меня сейчас – отряд космонавтов.

– Планируете еще полететь в космос?

– Конечно, Бог любит Троицу (улыбается). На сегодняшний день нас трое космонавтов из Тулы – Е.В.Хрунов, В.В.Поляков и я. Хрунов слетал один раз, Поляков – два, может быть, я сделаю три полета.

– Мы желаем Вам, чтобы Ваша мечта осуществилась. Спасибо за интересную беседу.

Автор: Юлия Андреева